Целестина, или Шестое чувство - Страница 43

Прихватив по яблоку, девочки отправились в свое убежище. Внизу в квартире темнота уже затягивала углы, а здесь, высоко в башне, еще полно было солнечного блеска. За оконцами виднелись обнаженные макушки деревьев и желтое небо, усеянное мелкими сверкающими облачками. В башенке, в общем, было чертовски уютно. Цеся включила рефлектор, со вздохом растянулась на матрасе и сбросила туфли. Ей отчаянно не хотелось садиться за уроки. Она не стала возражать, когда Данка поставила пластинку с какой-то тихой, нежной музыкой. Лежала, поглядывая то на небо, то на пришпиленные к узким простенкам яркие плакаты, и чувствовала странную сладкую грусть и смутную тоску. Скоро весна… что она принесет?

— Мне бы хотелось влюбиться, — вдруг сказала вслух Цеся и вздрогнула, испугавшись. Она совсем забыла про Данку.

Подруга посмотрела на нее снисходительно.

— Кому не хочется, — сказала она, флегматично грызя яблоко и одновременно записывая что-то в лежащей на коленях тетради. — Честно говоря, я тоже только об этом и мечтаю.

— Как это? — с любопытством спросила Цеся и приподнялась в локте. — Я думала, ты влюблена в Павла.

— Что ты! — сказала Данка. — Он меня не понимает. Совершенно. Я влюблюсь только в человека, который сумеет понять все тайны мое личности.

— О господи! — взволнованно произнесла Цеся.

— Да, лапочка. Но, боюсь, это будет не так-то легко. Погляди вокруг. Ты видишь хоть одного интересного парня?

Цеся поглядела вокруг и увидела только плакаты с кинорекламой. Потом она дала некоторую волю воображению и увидела худое лицо с большим носом, впалыми щеками и светлыми глазами в длинных ресницах.

— Нет, не вижу, — решительно сказала она. — Ни одного.

— Вот именно. — Данка закрыла тетрадь и быстро догрызла яблоко до конца. — Где его, такого, найдешь — и чтоб интересный был, и чтоб в то же время тебя понимал?

— Я бы не стала так много требовать, — сказала Цеся мечтательно. — Вовсе не обязательно, чтоб он меня понимал.

— Ну конечно, — буркнула Данка. — Когда и понимать-то особенно нечего…

— Что? — рассеянно переспросила Цеся.

— Ничего.

— Знаешь что?

— Пока нет.

— Я бы могла влюбиться без взаимности, — призналась Цеся. — Если хорошенько разобраться в своих чувствах, можно прийти к выводу, что неважно, любят ли меня, — важно только, люблю ли я.

— Ты что!

— Серьезно.

— Ну, а твой бородач? — полюбопытствовала Данка. — Он ведь довольно интересный, нет?

— Не-ет, — сказала Цеся. — Нисколечко.

— Хорошо одевается…

— Дурак он.

— Почему дурак?

— Спорил, что «Кориолана» написал Верди.

— А не он написал?

— Нет.

— Действительно. Зачем спорить?

Цеся перевернула пластинку на другую сторону и снова плюхнулась на матрас.

— Здорово здесь, — сказала она. — Ничегошеньки делать не хочется.

— И мне! — обрадовалась Данка. — Знаешь что? Не будем сегодня заниматься!

— О нет!!! — неожиданно крикнула Цеся и вскочила как ужаленная. — За работу!

На нее вдруг навалилось гнетущее ощущение случившейся беды. Ведь сегодня Данка получила двойку по физике, а она, вместо того чтобы спасать положение, вместо того чтобы восполнять свои упущения на ниве просвещения, еще потворствует этой лентяйке.

Чего только весна не делает с человеком…

8

Спустя несколько дней Данка схватила очередную двойку, причем — о ужас! — у Дмухавеца. Урок польского подходил к концу, и учитель не успел до звонка израсходовать весь запас язвительности, каковым его наделила матушка-природа. Поэтому он поймал Целестину на перемене и, презрительно фыркая, задал ей вопрос, который угодил прямо в цель:

— Что, Жак, подводим?

Испуганная Цеся смиренно стояла перед классным руководителем. Робость, эта проклятая болезнь, смешалась с чувством вины в такой трудноперевариваемый коктейль, что бедная Телятинка не могла выдавить ни слова.

— Я тебя просил, Жак, — куражился Дмухавец, — вытянуть за уши эту бездельницу Филипяк. Но ты не только этого не сделала — ты сама покатилась вниз. Что означает несчастная тройка с минусом, которую тебе поставил биолог? А?

Цеся молила проведение, чтобы Дмухавец вдруг потерял голос. Спектакль привлек уже нескольких любопытных, а под соседним филодендроном стоял ее одноклассник Ежи Гайдук, со всегдашним своим высокомерным видом погрузившись в чтение ежедневной газеты.

— О, сколь жестоко ошибается человек, одаряя доверием ближних! — зычно воскликнул Дмухавец. Проходившая по коридору завуч смерила Цесю взглядом, выражающим осуждение и безоговорочную солидарность с учителем. — В чем дело, скажи, пожалуйста! — рявкнул классный руководитель. — У тебя неприятности? Ты плохо себя чувствуешь и не справляешься? Ты влюбилась?

Цеся обрела дар речи.

— Нет!!! — крикнула она. Не хватало только, чтобы клеветнические измышления Дмухавеца были услышаны под филодендроном и неправильно истолкованы.

— Что же с тобой, в таком случае? — спросил Дмухавец неожиданно тихо и ласково. Одновременно взмахом руки он разогнал зевак.

— Я постараюсь… — простонала Цеся.

— Хотелось бы в это поверить, — с сомнением сказал Дмухавец и внимательно присмотрелся к Цесе. — Ты плохо выглядишь. К тому же отмечается некоторая вялость ума. Как будто ты регулярно не высыпаешься.

«Так оно и есть», — подумала Цеся не без иронии. Иренка по-прежнему подымала дикий крик в два часа ночи. Войтек и Кристина, не зная, как справиться с ребенком, однажды ночью, придя в крайнее отчаяние, разбудили сладко спавшую в башне Цесю, и с той поры это вошло в обычай, ибо одна Телятинка умела вместо молока напоить дитя чаем из травок, приготовленным особым способом, — так, чтобы Иренка даже не заподозрила обмана. Кроме того, Цеся придумала гениальный способ, как перехитрить ребенка: во время ночного кормления Иренку не брали на руки, а только слегка приподымали изголовье кроватки. Когда малышка опорожняла бутылочку, следовало с превеликой осторожностью и очень медленно опустить постельку в прежнее положение, чтобы насосавшийся, как пиявка, младенец ничего не почувствовал и не открыл закрывшиеся в процессе еды глазки.