Затем надлежало в течение двух секунд на цыпочках выйти из комнаты, и тогда можно было надеяться, что Иренка заснет хотя бы часа на три.
— Ты как будто отупела, — продолжал Дмухавец. — Скажи, что ты прочла за последнее время?
— «Болезни детского возраста», — не задумавшись, ответила Цеся.
— Что?! — оторопел Дмухавец.
— Ну… это такой учебник… — смутилась Целестина.
— Сдается мне, ты читаешь не те учебники, — ехидно заметил Дмухавец и подскочил, потому что в эту секунду над самой его головой оглушительно зазвенел звонок.
Перемена окончилась. Целестина могла возвращаться в класс.
В дверях образовалась пробка, так как все стремились войти в класс одновременно. Цеся, чтобы не толкаться, отошла в сторонку.
— Чего он от тебя хотел? — спросила Данка, неожиданно вырастая у нее за спиной.
— Отстань, — буркнула Цеся.
— Обо мне что-нибудь говорил?
— Отстань.
— Ну скажи!
— Говорил.
— Что?
— Что я во всем виновата, и что мне нельзя доверять, и что он во мне обманулся, раз я не сумела тебя вытянуть, — выпалила Цеся, глядя подруге в глаза.
— Да? — усмехнулась Данка, отводя взгляд. — Ну-ну… Надеюсь, ты не очень огорчена?
— Очень, — отрезала Цеся. — Мне нужно с тобой серьезно поговорить.
— Хо-хо! И когда же?
— После обеда… — рассеянно произнесла Цеся.
Гайдук стоял напротив, по другую сторону осаждающей дверь толпы. Под мышкой у него торчала сложенная газета. Посвистывая сквозь зубы, он, не замечая Цеси, высматривал кого-то в глубине коридора. Высокий, прямой, с большим гордым носом и глазами, светящимися внутренним светом. «Ежик», мелькнуло у Цеси в голове, и она поймала себя на том, что загляделась на Гайдука. Продолжалось это от силы минуту, но ей было достаточно, чтобы вспыхнуть при одной мысли, что кто-то может перехватить ее взгляд. Резко повернувшись, Цеся вклинилась в гущу толпы и пролезла в класс.
Был ясный теплый день. Мартовский воздух пах свежестью и солнцем. Окна квартиры на третьем этаже дома с башенкой по улице Словацкого были широко распахнуты. Посторонний наблюдатель, если б ему удалось подняться на такую высоту и заглянуть в квартиру, увидел бы, что в захламленных, по обыкновению, комнатах царит лихорадочная суета. Цеся и Данка, которые, не на шутку разругавшись, притащились из школы унылые и мрачные, естественно, не могли снаружи увидеть, что происходит в доме, и потому, едва переступив порог, остановились, охваченные чувством надвигающейся катастрофы.
— Что случилось?! — крикнула Цеся, увидев своих родственников, суетливо бегающих по коридору.
— Трагедия! Трагедия! — воскликнула мама Жак, хватаясь за голову. — Цеся! Дануся! Спасите!
— Что все-таки случилось?! — рявкнула Цеся.
Но мама Жак, нервно подпрыгивая, уже удалялась в направлении кухни.
— Катаклизм, — меланхолически произнес отец, стоявший, скрестив руки, посреди большой комнаты. — Катаклизм. Право, не знаю, чем я так разгневал судьбу. А ведь говорил, просил, умолял: я хочу иметь сыновей. Нет, мне, разумеется, навязали дочерей. И вот вам плоды этого рокового легкомыслия. — И, мрачно качая головой, ушел в свой кабинет.
Из кухни выскочила тетя Веся.
— Где Бобик? Где мой ребенок?! — кричала она.
— Что случилось?! — Цеся больше не владела собой.
— Бобик в песочнице, — сообщил дедушка, шлепая по коридору. — Строит с Новаковским двухэтажный замок для мышей. И слава богу — хоть этих не будет, когда они придут.
— Кто придет? — гаркнула Цеся.
Дедушка посмотрел на нее, как на бесноватую.
— Чего ты кричишь? — с упреком сказал он. — Пришла из школы, того-этого, и нет чтобы поздороваться — с ходу начинает орать. И на кого? На престарелого больного пенсионера. У меня мог начаться сердечный приступ, того-этого.
Цеся застонала. «Чистое безумие!» — в бессильном отчаянии подумала она.
— Папа, что происходит? — кротко спросила Цеся, входя в комнату отца.
Жачек сидел на диване, глядя в пространство остекленевшим взором, и остервенело чистил на себе башмаки.
— Папа, ты можешь в двух словах объяснить, что опять стряслось?
— Я тебе сказал: катаклизм. Минуту назад позвонила твоя сестра. Они с Толеком и его родители вышли погулять, и им взбрело в голову нанести нам маленький визит.
— О боги! — цепенея, прошептала Цеся.
— Вот так-то, — сказал Жачек. — Через пятнадцать минут они будут здесь, голубушка.
— Мы с Данкой идем на башню, — заявила Цеся.
— О нет! — крикнула мама, врываясь в комнату и ныряя в бельевой шкаф. — Никуда вы не пойдете, нужно прибраться. Ради бога, где кремовая скатерка?
— В стирке, — сказала разумница Цеся. — Я вчера погладила другую, в клеточку.
— В клеточку! — воскликнула мама, ломая пальцы. — Придет графиня и этот… как его… лорд, который читает французских просветителей, а ты мне клеточку предлагаешь! Дануся, вот деньги, сбегай в кондитерскую за пирожными. Выбери какие-нибудь понеобыкновеннее!
— А может, лучше торт? — предложила Данка, беря у мамы Жак кошелек и застегивая пальто.
— Да, торт, пожалуй, лучше, — согласилась мама. — А ты, Цеся, тащи щетку, надо тут хотя бы подмести!
— Все равно ничто уже не поможет, — уныло заметил Жачек.
Цеся сбросила сапожки, подвязала фартук и принялась за уборку.
Тетя Веся тем временем торопливо мыла посуду, мама побежала вниз к Новаковским одолжить фарфоровый кофейный сервиз, отец продолжал чистить башмаки, и даже дедушка, дабы не отстать от других, ковырялся в своей трубке. Когда через двадцать минут раздался звонок в дверь, все было более или менее разложено по местам, начищено и выковыряно. Более или менее — внимательный наблюдатель без труда заметил бы выглядывающие из-под шкафа заляпанные грязью резиновые сапоги Бобика, пыль на телевизоре, потрескавшиеся от старости стены и потертый ковер. Звонок прозвенел во второй раз.