Целестина, или Шестое чувство - Страница 19

Цеся собрала со стола посуду, оставшуюся от обеда. Уставляя тарелки на поднос, она напряженно думала о своем. С утра ее просто разрывали сомнения: идти или не идти на свидание с бородачом? Многое было против встречи с незнакомым донжуаном. Однако Целестина опасалась, что упустит первый и, возможно, единственный в жизни случай пойти на свидание.

Отнеся поднос на кухню, Цеся заперлась в ванной и, стоя там перед зеркалом, предалась печальным размышлениям. Если она явится на свидание, бородач будет разочарован, поскольку без косметики Целестина выглядела тем, кем была: шестнадцатилетней закомплексованной школьницей. Отсюда вывод — надо прибегнуть к помощи косметики. Но как раз этого Цеся не собиралась делать, ибо, если бородач и есть Тот Единственный, Суженый, Тот, что Навсегда, он должен увидеть ее, так сказать, «в натуральном виде», во всей ее скромной сути. Она поступит честно — обойдется без косметических ухищрений, и, если он влюбится в нее такую, какая она есть, это и будет та самая настоящая, чистая любовь. Единственно и исключительно.

Так как же быть: идти или не идти?

«Разумеется, идти», — подумала Цеся, после чего ею снова овладели сомнения.

А собственно, почему бы не посоветоваться с родными? Пусть подскажут. В результате Цеся, как всегда, все рассказала домашним, а домашние, как всегда, приняли ее заботы близко к сердцу.

— Может так случиться, что ты в него влюбишься? — испытующе спросила мама.

Цеся вопреки своему убеждению заявила, что, пожалуй, наверняка не влюбится.

— «Пожалуй» или «наверняка»? — потребовал уточнения отец.

— Наверняка.

— Тогда зачем идти на свидание?

Цеся задумалась.

— Ну, если он захочет cо мной встречаться… будет наконец с кем гулять и ходить в кино…

— Для прогулок могу купить тебе собаку, — мрачно сказал отец.

— А в кино можешь ходить со мной, — самоотверженно предложил дедушка.

— И вообще, нечего договариваться с первым встречным только потому, что тебе надоело быть одной, — решительно заявила Юлия.

— Ну, а если больше никто никогда на меня не посмотрит? — высказала Цеся свои тайные опасения.

— Посмотрит, к сожалению. Спорю на миллион, — заверил ее отец.

— Так что же, идти или не идти?

— Как бы ты ни поступила, потом будешь жалеть, — пригрозил дедушка, начитавшийся Верлена.

— Стало быть, идешь? Да? — допытывалась Юлия. — Возьми мое черное пальто.

— Это еще зачем?! — возмутилась мама. — Стиль роковой женщины не для нее. Я считаю, нужно одеться как можно скромнее.

— Лучше всего надень школьную форму с эмблемой на рукаве, — съязвил из своего угла дедушка. — Единственно и исключительно, того-этого.

— Цеся, ну зачем тебе все это? — горестно вздохнул отец. — Господи, почему ты мне дал аж двух дочерей? Свидания, романы… платья им покупай, женихов ищи. За что мне такое наказание, за какие грехи? Телятинка, не ходи, умоляю тебя.

— Стоп! — прикрикнула Юлия. — Оставьте ее в покое.

— Вот именно, — добавила Цеся. — Я себя чувствую так, как будто мне предстоит операция на сердце, а не обыкновенное свидание.

Дедушка перебрался из одного угла в другой, держась за поясницу — у него болели нервные корешки.

— Ох, тоже мне проблемы, того-этого! — простонал он, усаживаясь в кресло. — А почему, собственно, никто не волнуется, когда Юлия бегает с одного свидания на другое?

— Я? Я? — возмутилась Юлия.

— Юлька не пропадет, — убежденно сказал Жачек. — Могу поспорить, что в нашей помощи она не нуждается. В случае чего сама врежет нахалу в поддых. А потом еще и по физиономии съездит.

Под общий хохот Цеся приняла окончательное решение.

— Я пошла, — вскочила она. — Уже без пяти четыре.

Смех немедленно оборвался: все как будто осознали его неуместность в столь серьезный момент. Цеся надела свое старое пальто и выбежала из дома, провожаемая внимательными взглядами. На улице она оглянулась. Ну конечно, один только дедушка сумел сохранить достоинство. Впрочем, скорее всего из-за своих корешков. Остальные высыпали на балкон и печально смотрели на нее виноватыми глазами. Так в наш цивилизованный век смотрят на корову, которую за веревку волокут на бойню.

Все это не особенно окрыляло.

Цеся дошла до Оперы, и тут ноги отказались ей повиноваться. В конце улицы уже виднелись припорошенные снегом деревья парка имени Монюшко. Ох, неужели он там, среди этих деревьев? Неужели уже ждет — или не ждет?

Цеся стояла, переминаясь с ноги на ногу, и колебалась.

В конце концов она решила, что в парк пойдет, но только не к памятнику. Она зайдет бородачу со спины, с той стороны, откуда он ее ждать никак не может. Просто проверит, там ли он. Если пришел на свидание, значит, Целестина Жак все-таки представляет собой некую ценность как женщина. Объективно.

И она пошла вниз по улице. На снег ложились голубые тени, солнце уже клонилось к закату. Оранжевые лучики, прорываясь сквозь заснеженные кроны деревьев, слепили глаза. Парк был уже совсем близко и Цеся, спохватившись, остановилась.

Она стояла на перекрестке, против которого плавно закруглялась ограда парка. Отсюда был отчетливо виден стоящий на высоком постаменте бронзовый бюст Монюшко, окруженный буйно разросшимися туями и кустарником. Затаив дыхание, Цеся спряталась за столбик со светофором и из этого укрытия бросила взгляд на другую сторону.

Возле памятника никого не было.

Никого…

Так, значит. Объективной ценности как женщина она не представляет. Это она знала давно, но почему-то сейчас особенно остро ощутила разочарование.